Май в деревне

Заре Коммуниздовне,
первой поэтессе многих порталов

России нет с 17 года,
закусывая кладбищем народа,
в Кремле торчит Баалзебуб-Ваал,
а Белый Ратник спился и пропал.

Со Сталиным мы бродим по деревне
от водокачки рухлой до реки.
Два эльфа катят, с ними вместе гремлин,
горят на солнце ярко пузырьки.

И целый день от почты тут старушки
по магазинам бродят в пук рублей.
Висит замок на церковке-избушке,
и даже в Пасху нету в ней людей.

Пойти напиться что ль у кочегарки,
где уж бухают трое во леске.
В райцентр прыжут злые иномарки
как бегемоты рыжие в песке.

Здесь в понедельник хорошо с похмелья
мечтать о лучшем — хоть о ста рублях.
Гниют вокруг заброшенные кельи
и не бывавших при монастырях.

В районе сем закрылися заводы
уж почитай почти что 10 лет,
и потому что вовсе нет работы
бухают горько в экстриниситет.

Висит на клубе, ополощен ветром,
Оллах Владимыч Путин, злая Моль,
а в переулке 30 лет Победы
с утра уж есть хороший стекломой.

Все слава Богу: есть в саду хорошем
2 райских вишни и запевки кур,
уж посадили обыватели картошку,
а облака несет в Санкт-Петербург.

Бредут ругаяясь трое проституток
кому бы дать хоть за стакан ботвы!
И временной поганый промежуток,
астрал вонючий, это кроме шуток,
уж длится сцуко типа трын-травы.

Старуха злая, дура-коммунистка,
народу кажет черную ягу,
а ее внучка, улиц террористка,
вновь надувает красный Бабль-гум.

Закрыли наш портал литературный
грозу-Литзону суки из Кремля,
одна Стихия что-то мучит смурно,
в Избе-Читальне я забанен — .ля.

Смотрю как слон я во журнал плебейский.
там 20 лет все те ж одни манды!
Слегка наевшись травяной еды,
плюю далеко в ихний мир злодейский.

Везде сидят стеною графоманы
и русского Олимпа ссыкуны,
друг друга славя в комментах запарных
из ада ос как дети сатаны.

АХ, Лавр Корнилов, иде твои робяты?
Ах, Леонид Корнилов, тля молчит.
Как жопрожи-либердепутаты
на нас спустили Кодекс-Геноцид.

Надысь сидя под яблоней цветущей,
как странник чужд нерусской сей стране,
бежать хотел я с их Эрефии клятущей,
не шля стихов в журналы сей мутне…

2

Ох, хорошо б бежать хоть в Аргентину
куда-нито ко Огненной Земле!
«Чеснок не нужен?» — то поет Маприна
соседка, баба нашего Графина,
который кончил как все тут — в петле.

Вот наконец Серега-бесприданник
с давно искомой полною пипсой
бредет во мглах, и где жы ты стаканчик?
где сцуко ты, накройся вся звездой!

Он, белорус из центра Беловежья,
сидит на пне как словно он — аллах,
все паки-паки и вельми понеже
под королем монгольским во штанах.

Все киснет тут и гибнет мир зловеще,
давно испакощен российский сей санскрит,
гроза вон ходит, молоньею плеща,
то Бог, видать, чего-то говорит.

Живете все как боги, псы зажраты
в очко Нью-Йорка подлою Москвой,
а мы тут мрем как мухи без зарплаты,
а остальные, сыты и поддаты,
а иномарок — как перед войной!

В избе в воде весь вечер злой и смурый
сижу один, Никола хоть куды!
Я кУЗНЕЦОВ! вСЕ ОСТАЛЬНЫЕ — КУРЫ,
ЦЫП-ЦЫП ВОШНЯ московския ЕЛДЫ!

В зеленой нави сетепаутины
опять друг друга чпокая, едят,
а Голливуд, как либермалина,
опять поет инопланетного вождя!

Живу, ....., в царстве общесатанинском.
Нет, не живу — не царствие небес…

Как торжествует там двуногая скотина!
Видать, у них опять гостит Брюсселя бес.

С утра клевать небес архистратиги
ко мне слетелись без рубля одни.
Махор Гундяйка и махер Ридигер
зимой глядели точно рак из полыньи.

На ветках срут зажратые попятки
у вертикальных жополизов Зла.
— Где 3 рубля? Где, сцука ты, остатки?
— Вонешь пивом, сука, как с козла!
Куда ж ты, лошадь, на ночь поползла?

А ВЫ, писята русского Парнаса,
где ж, бляди, нам сочувствие и стыд
хотя б на рубль?
Вы же ссыте все, заразы,
одно говно в стихах у вас гимзит.

Земля бесплодная от бывших гречкосеев
все вы — овча слепая, не народ!
Коль вас не банят в Мейле у злодеев,
какой вы на херъ русский патриот?

3

Спой пианино Сталина седое
ты мне про Волгу и Святую Русь!
Спой, инструмент расстроенный, былое
про тот Байкал! Что ж скажешь ты, бабусь?

Айда, хоть кружку первачка замажем
в избушке нашей… что зимой… в метель…
Айда, народам сказку русскую расскажем,
как злой Кощей заполз во колыбель.

Она глядит, не раскрывая вежды,
куда-то вдаль: «Мы прокляты, сынок!
Никто не знает белые одежды,
висит на рае царственный замок.

В Патриархии все они масоны,
что и в Кремле и в ящике, гляди!
Они попрали все Божии законы,
из них никто не видит впереди.

Все слепы зло, глухи и фарисеи,
как предсказал давным-давно Афон.
Анафематство водит нас, Рассею,
в глубокий ад, Гундяйка франкмасон.

Никто у нас совсем не ходит в церковь!
Ведь русских тут почти 5 тысяч есть!
Учителя виновны все, сковеркав
чужою буквой совесть, ум и честь.

А либераст, коварный бес народа,
лукавец, вор, пройдоха и палач,
всех превращая в нравственных уродов
ведет в могилу, русских душ скрипач.

Молчат попы, трясясь за Мерс и место,
молчит народ, ослепнутый притом,
всех пожирает после смерти бездна…

Так то самим предречено Христом!»

Серега пьет без останову с марта,
когда здесь нет ни Бога, ни царя,
в пустой квартире зрит на нас Астарта
с Нью-Арка злого из календаря.

Издетства нет ни жлобства, ни нахальства:
все лесорубы, пилорама, лагеря!
Как нет гордыни.Местное начальство
по 300 тысяч получает, говорят.

Да, счастий нет ни тут, ни за границей.
В пропитый мир, мир мертвых неживой,
после кутижки Есенина убийцы
приходят мучить в час глухой, ночной.

Ох, тяжко ж ныне истоправославным,
кто на ветрах Гейвропы трепеща
средь нечестивых толп и суенравных
едва коптит — последняя свеча!

4

Ах, неують!
В раю живя таежном,
следя закат над зеркальем озер,
зачем я здесь в пространстве дол безбожных?
Что в чьем-то супе мужиков топор.

Уходит солнце ржавое в кладбище,
куда деревня поселилась вся.
Лежит на травке Лешка, тоже нищий,
а баба гонит мимо порося.

Вот городская рыжая медуза
с корткой юбкой кажет всем трусы.
В лесохозе бродят призраки Союза
по битым стеклам с лесополосы.

Давно молчит на клубе злой оральник,
ЕдРо трепещет с фото лебедей.
Какой-то прыщ из города начальник
взял сервелат за 800 рублей.