Весна.

Снега уже сошли.
Отшельники-селяне
глядят в продрогший путь: не привезут ли хлеб?

Но пусто все кругом, с печалью крестьяне
в избах гнилых сидят. Мистически нелеп
веселый щебет птиц над кладбищем села…
С клеенки со стола хозяйка убирает, вздыхая на окно, — уже остывший суп, картошку, говоря:
— Вот так мы и живем уже давным-давно
вдали райцентра. Зря
по молодости в город не подалися все.

По утренней росе
идем пять километров до гиблого шоссе.

На месте деревень уже разросся лес,
и там и сям видны развалины в кустах,
как будто бы война прошла недавно здесь!
Разруха, ужас, прах.

В печальных облаках
едва проглянет луч
солнца — как вчера тоскливый дождь шипит
из серых низких туч.

Да лес глухой молчит,
намокший у болот…
Да пустота вокруг как смерть сама висит
угрюмой пеленой на выживший народ.
Уже который год.

Уже который год
печальные столбы стоят без проводов
до редких деревень
из светлых городов.

Печален серый день
в кюветах дождевых
и в кладбище пустом:
ворон сторожевых
там слышится содом,
средь елей сиплый крик,
да капает вода
с крестов, оград стальных.

Предвестьем пущих бед
как общая вина
нам жутко смотрит вслед
промозглая страна.

С пустых лесов сквозит
лишь ворон-старина.
Все глохнет и молчит.
Скорее б что ль война!