Грозовое

Гораздо севернее Волги
тоскуя лишь о старине
живешь в полунощной стране,
где лето кратко, зимы долги — в наш век антихриста поганый
ты бродишь одинокий, странный.

Сверкая злом в июльском солнце
в тиранозврах-иномарках
вся преисподняя несется
одета празднично и ярко:
пупки и мяса, животы — мелкорогатые скоты…

И ты ползешь, чертям назло,
в свое убитое село
подале от дороги мира
штрих-кодов, банкомат, вампиров — подале хрюков и рогов
забесовленных городов.

Стихает шум, и гам, и топот
миллионов городских чертей,
там пожирает ада грохот
у крематория печей
их судьбы, доллары, их морды
и заграничные курорты.

…

В селе среди чащоб еловых
ты стережешь свой нищий рай
стрекоз, шмелей, реки с коровой,
луны, присевшей на сарай,
да двух архангелов над кущей
куда-то по делам идущих.

Порою молния сверкает
грозою дальнею над лесом:
и городские три балбеса
спешат уехать — обсуждают
грунтовкой можно ли шутя
успеть к асфальту до дождя…

Уж ветер пучит бездны вод
и туча жуткая с востока
луну скрывает, уж народ
захлопнул окна; у порога
вот капли первые пятнят
ночной настороженный сад.

Вздыхая, ходит бабка Таня
(а ей уж девяносто лет)
вся богомолица такая,
перекрестя от молний свет,
идет полночно досыпать
в свою советскую кровать.

Не слышно шума городского,
лишь ветер ели рвет и гнет,
да лист рекламы бестолковый
вода небесная метет
да ящик, кем-то позабытый.

Пора покоя бы, молитвы.
Но черти кружатся гурьбой
над зло храпящею страной,
да в ЛЭП сверкает как Коварство
все предантихристово царство.