Славяне.

В московском поезде умытом
и ресторан, и пир у сытых,
попса, Хургада средь зимы.
Мелькают мимо окон воды,
мосты, заволжские народы
глядят на скорый из Москвы.

Там в прикровенных занавесках
всему и вся летит в отместку
полк бесов, жрущих колбасу.
И смотрят бедные славяне,
глубинок нищих россияне,
на радость бесов и попсу.

Я средь славян стою убогий
и не молясь как черт безрогий,
ведь возразить им не моги!
среди сих курток окаянных,
штанов брезентовых в бурьянах
и я смотрю из-под руки!

Что ж ты, мой брат, в земных юдолях
всегда без денег, алкоголик,
уж сколько лет тому подряд!
От беспросветности скандальной,
бараков, изб провинциальных,
в чем ты, мой друг, тем виноват?

У сучьей жизни не попросишь!
И не ответит.Долу клонишь
зачем ты свой потухший взгляд?
Иль то начальник твой Конецкий
на Мерседесе людоедском
не дал опять получку, гад?

Иль то жена опять уродом
обозвала и всенародно,
и безработная как все!
Или без спиртика бесцельно
на выходной неопохмельно
бродил ты в лесополосе?

Иль ночью Смерть, хозяйка дола,
следила в окнах невеселых
через железный этот путь
на ваш барак гнилой, одрябший
о русских, без вести пропавших,
опять забрать кого-нибудь?

В вагонах блещущих, умытых
вальяжна сытость под молитвы,
крест православных москвичей!
И мы стоим, рабы и быдлы,
от их начальников убиты
подобьем восковых свечей.

С колес молящихся двулично
не ждать бутылочки «Столичной»
у вечереющих у сел.
Ах, хорошо порой ночною
прилечь на рельсы головою.
Смерть — избавление от зол.