Не шаблонно о творчестве, любви и сексе
Бук Экспертофф
Писательство — это во многом ремесло, но занимающийся им не обречен вечно делать одно и то же. В отличие от сугубо профессионального, творческий путь может неожиданно трансформироваться. В случае с Максимом Лаврентьевым поэт переквалифицировался в прозаики. Что же из этого вышло?
А вышла качественная проза, от которой сложно оторваться. Благодаря изящной подаче, присутствию иронии в тексте, вы прочтете повесть за вечер-другой. Но не относитесь к «Воспитанию циника» как к легкому чтиву, бульварному роману на один раз, – он таковым ни в коем случае не является. За несложной фабулой, за понятной и правдоподобно выглядящей историей главного героя скрывается другая, многослойная искренность. Влюбленность, первый сексуальный опыт, путь от восторженного удивления до пресыщенного многообразия и масштабного разочарования, – все это только ступени лестницы, ведущей совсем в другую сторону – к постижению истинной ценности любви и творчества, далекой от набивших оскомину литературных шаблонов.
«Я – голос поколения, воспеваю годы хаоса и развала, пору всеобщего отчаяния и безнадеги, когда, не сговариваясь, как последние язычники, устроили мы оргию во имя Вакха и Венеры, затеяли чудовищно прекрасный праздник юности и любви среди обломков поверженной империи, в оскверненных варварами, но милых нашему сердцу священных рощах, в хранимых Аполлоном тайных убежищах…»
Действительно, книга изобилует постельными сценами, из-за чего автора могут обвинить в излишней эпатажности и игре на базовых инстинктах. Но, возможно, именно благодаря изначальной поэтической базе Лаврентьеву удается описывать минуты близости не пошло и опять-таки не шаблонно.
Показательно, что автор не занимается морализмом, не учит своего читателя как ему жить. Он отображает реальность и делает это чрезвычайно искусно. Если сравнивать раскрытие персонажа — то, пожалуй, приходит на память мистер Эфре из романа Джона Фаулза «Волхв». Только там для раскрытия похоти и эгоцентризма героя его помещают в невероятную экосистему, полную вызовов. А лаврентьевский Ицхак (его имя совершенно неожиданно произносится в самом конце) учится в Литературном институте, живет в обычном доме, ездит в московском метро. Но это не означает, что ему проще или что сам он проще.
Максим Лаврентьев писал повесть без претензий на роман десятилетия (процитированный выше отрывок – не что иное как авторская самоирония), но так получилось, что он раскрыл проблематику гораздо более глубокую, чем просто история одного человека. Это и впрямь история целого поколения, история мужчин и женщин, где секс с одной стороны обесценивается, а с другой — становится центром мира.
А вышла качественная проза, от которой сложно оторваться. Благодаря изящной подаче, присутствию иронии в тексте, вы прочтете повесть за вечер-другой. Но не относитесь к «Воспитанию циника» как к легкому чтиву, бульварному роману на один раз, – он таковым ни в коем случае не является. За несложной фабулой, за понятной и правдоподобно выглядящей историей главного героя скрывается другая, многослойная искренность. Влюбленность, первый сексуальный опыт, путь от восторженного удивления до пресыщенного многообразия и масштабного разочарования, – все это только ступени лестницы, ведущей совсем в другую сторону – к постижению истинной ценности любви и творчества, далекой от набивших оскомину литературных шаблонов.
«Я – голос поколения, воспеваю годы хаоса и развала, пору всеобщего отчаяния и безнадеги, когда, не сговариваясь, как последние язычники, устроили мы оргию во имя Вакха и Венеры, затеяли чудовищно прекрасный праздник юности и любви среди обломков поверженной империи, в оскверненных варварами, но милых нашему сердцу священных рощах, в хранимых Аполлоном тайных убежищах…»
Действительно, книга изобилует постельными сценами, из-за чего автора могут обвинить в излишней эпатажности и игре на базовых инстинктах. Но, возможно, именно благодаря изначальной поэтической базе Лаврентьеву удается описывать минуты близости не пошло и опять-таки не шаблонно.
Показательно, что автор не занимается морализмом, не учит своего читателя как ему жить. Он отображает реальность и делает это чрезвычайно искусно. Если сравнивать раскрытие персонажа — то, пожалуй, приходит на память мистер Эфре из романа Джона Фаулза «Волхв». Только там для раскрытия похоти и эгоцентризма героя его помещают в невероятную экосистему, полную вызовов. А лаврентьевский Ицхак (его имя совершенно неожиданно произносится в самом конце) учится в Литературном институте, живет в обычном доме, ездит в московском метро. Но это не означает, что ему проще или что сам он проще.
Максим Лаврентьев писал повесть без претензий на роман десятилетия (процитированный выше отрывок – не что иное как авторская самоирония), но так получилось, что он раскрыл проблематику гораздо более глубокую, чем просто история одного человека. Это и впрямь история целого поколения, история мужчин и женщин, где секс с одной стороны обесценивается, а с другой — становится центром мира.
Вопросы и комментарии 1