Цифровая гильотина: Канселинг-культура между местью и справедливостью
Вальмир
В начале была кнопка. Маленькая, невзрачная, притаившаяся в углу интерфейса. Кнопка «Пожаловаться». Её создавали для борьбы со спамом и откровенным трэшем. Но потом пришли мы, люди, и превратили её в оружие. Оружие массового поражения репутаций.
Добро пожаловать на главную площадь XXI века — цифровое пространство, где публичная казнь стала групповым видом спорта. Где судьи — все, палач — алгоритм, а обвиняемый зачастую даже не знает, в чём именно его обвиняют. Это не статья о том, «хорошо» это или «плохо». Это вскрытие феномена. Измельчаем самую спорную социальную практику нашего времени — канселинг-культуру.
Акт I. Исторический ревизор: у позорного столба — все места заняты
Чтобы не впасть в истерику и не закричать, что «мир сошёл с ума», стоит оглянуться назад. Общественная порка — старейшее человеческое развлечение.
Позорный столб (Англия, XVI-XIX вв.). Преступника (часто за мелкие провинности вроде пьянства или супружеской измены) приковывали к столбу на центральной площади. Задача добропорядочных граждан была не в том, чтобы молча созерцать, а активно участвовать: бросать гнилые овощи, оскорблять, унижать. Это был спектакль, утверждающий коллективные нормы. Чувствуете параллель? Только вместо тухлых помидоров — гневные эмодзи.
«Товарищеские суды» в СССР. Публичное осуждение «отщепенца» коллективом. Невыносимая моральная нагрузка, которая ломала человека вернее, чем тюремный срок. Формально — за «аморалку», а по сути — за нежелание быть как все.
Маккартизм и «Чёрные списки» Голливуда (США, 1950-е). Доносы, подозрения в «антиамериканской деятельности», уничтожение карьер без суда и следствия. Достаточно было одного голословного обвинения, чтобы человек исчез из профессии.
Вывод прост: потребность находить виноватого и коллективно его наказывать — в нашей крови. Канселинг — это просто старый ритуал, натянутый на цифровой каркас. Он стал глобальным, мгновенным и необратимым. Раньше позорили на площади одного села. Теперь — на площади всего земного шара.
Акт II. Анатомия казни: как работает конвейер по уничтожению репутаций
Процесс редко бывает стихийным. Он отлажен, как работа механических часов.
Выстрел (The Call-Out). Всё начинается с публичного обвинения. Всё чаще — анонимного поста в аккаунте-«поджигателе», треде в Twitter или видео в ВК. Формат: срыв покровов. «Вот этот уважаемый человек [N] на самом деле [совершил ужасное X лет назад]». Важен не тонкий юридический анализ, а нарратив. История должна быть увлекательной, вызывающей праведный гнев. Факты? Они приложатся. Или нет.
Ускорение (Amplification). Эстафету подхватывает толпа. Репосты, ретвиты, комментарии «как так?!». Алгоритмы соцсетей, жадно пожирающие скандальный контент, разносят искру по сухой степи. Формируется хор. Он не рассуждает, он поёт один мотив: «Отменить!». Критическая масса достигается, когда к процессу подключаются медиа, для которых скандал — это хлеб. Заголовки «Жертвы обвиняют…» появляются ещё до того, как хоть кто-то успеет проверить обвинения.
Казнь (The Consequences). Здесь в игру вступает система. Работодатель, бренд, издательская группа. Они не разбираются в тонкостях дела. Они видят шум. А шум — это угроза репутации и деньгам. Включается древний как мир инстинкт: отрезать заражённую конечность, чтобы спасти организм. Человека увольняют, разрывают с ним контракты, стирают из проектов. Это не «наказание по закону». Это превентивная казнь по законам рынка.
Главная черта цифровой гильотины — непропорциональность. За неосторожный твит десятилетней давности — пожизненное лишение профессии. Нет шкалы преступления и наказания. Есть бинарный код: 0 (виновен, уничтожить) или 1 (ещё не поймали).
Акт III. Трагедия и фарс: кто эти люди у эшафота?
Жертвы. Не все они невинные ангелы. Среди них есть и те, кто реально совершал мерзкие поступки. Но суть в другом: их судят не по закону, а по понятиям толпы. У них нет права на защиту, на реабилитацию, на искупление. Интернет прощает только тех, кого забывает. А он забывает всё хуже. Цифровой след — это татуировка на лбу. Навсегда.
Палачи. Мотивы толпы, требующей казни, сложны и противоречивы. Здесь и искреннее стремление к справедливости, и эмоциональный вампиризм — скучающие люди, для которых скандал является самым ярким событием недели. И конечно, самоутверждение. Разделяя коллективный гнев, человек чувствует себя частью чего-то большого, правильного, морального. Он — хороший, потому что борется с плохим. Это наркотик.
Зрители. Мы с вами. Те, кто лихорадочно листает ленту, вполуха слушая очередной скандал. Мы испытываем странную смесь отвращения и любопытства. Мы — статисты на этом спектакле. Наше молчаливое одобрение или неодобрение — тоже часть системы.
Акт IV. Без вины виноватые: обратная сторона праведного гнева
Канселинг редко бьёт точно в цель. Его любимое оружие — гражданская казнь по сходству.
Охота на ведьм 2.0. В 2020 году толпа в Twitter, разгневанная историей о жестоком обращении с животными, обрушилась на ветеринарную клинику, которую посчитала виновной. Были уволены невинные люди, клинику пришлось закрыться. Позже выяснилось, что клиника была не при чём. Но было поздно. Карьеры и репутации были уже уничтожены. Никаких извинений от «справедливого» хора, разумеется, не последовало. Он уже нёсся к новой цели.
Эффект охладителя (The Chilling Effect). Главный, тихий и самый печальный итог канселинга. Его жертва — свобода высказывания. Художники, писатели, учёные, да просто люди с нестандартным мнением начинают бояться. Зачем рисковать, высказывать спорную идею, исследовать сложную тему, если за это можно поплатиться всем? Общественная дискуссия мельчает, превращается в набор безопасных, отполированных до блеска клише. Культура замирает в страхе.
Эпилог. Что же мы натворили?
Канселинг-культура — это симптом. Симптом гигантской социальной фрустрации.
Люди чувствуют себя бессильными перед лицом настоящей, большой несправедливости: экономического неравенства, коррумпированных систем, экологических катастроф. Ударить по этому монстру сложно. А вот найти виноватого в своём микрорайоне — проще простого.
Это попытка вернуть себе контроль и ощущение справедливости в мире, который кажется несправедливым и хаотичным. Мы не можем посадить в тюрьму олигарха или коррумпированного чиновника. Но мы можем всеми силами обрушиться на блогера, который сказал не то слово десять лет назад.
В этом есть ирония и бесконечно грустная правда. Мы, желая справедливости, воспроизводим самые уродливые механизмы старого мира: внесудебные расправы, доносительство, отрицание права на ошибку и исправление.
Мы построили самую эффективную в истории машину публичного унижения. И мы понятия не имеем, как ею управлять. Мы только учимся. Ценой чужих судеб, репутаций и жизней.
Цифровая гильотина не выбирает. Она просто падает. И однажды её лезвие может оказаться над шеей любого из нас. И тогда мы, наконец, поймём, каково это — быть по ту сторону экрана.
Добро пожаловать на главную площадь XXI века — цифровое пространство, где публичная казнь стала групповым видом спорта. Где судьи — все, палач — алгоритм, а обвиняемый зачастую даже не знает, в чём именно его обвиняют. Это не статья о том, «хорошо» это или «плохо». Это вскрытие феномена. Измельчаем самую спорную социальную практику нашего времени — канселинг-культуру.
Акт I. Исторический ревизор: у позорного столба — все места заняты
Чтобы не впасть в истерику и не закричать, что «мир сошёл с ума», стоит оглянуться назад. Общественная порка — старейшее человеческое развлечение.
Позорный столб (Англия, XVI-XIX вв.). Преступника (часто за мелкие провинности вроде пьянства или супружеской измены) приковывали к столбу на центральной площади. Задача добропорядочных граждан была не в том, чтобы молча созерцать, а активно участвовать: бросать гнилые овощи, оскорблять, унижать. Это был спектакль, утверждающий коллективные нормы. Чувствуете параллель? Только вместо тухлых помидоров — гневные эмодзи.
«Товарищеские суды» в СССР. Публичное осуждение «отщепенца» коллективом. Невыносимая моральная нагрузка, которая ломала человека вернее, чем тюремный срок. Формально — за «аморалку», а по сути — за нежелание быть как все.
Маккартизм и «Чёрные списки» Голливуда (США, 1950-е). Доносы, подозрения в «антиамериканской деятельности», уничтожение карьер без суда и следствия. Достаточно было одного голословного обвинения, чтобы человек исчез из профессии.
Вывод прост: потребность находить виноватого и коллективно его наказывать — в нашей крови. Канселинг — это просто старый ритуал, натянутый на цифровой каркас. Он стал глобальным, мгновенным и необратимым. Раньше позорили на площади одного села. Теперь — на площади всего земного шара.
Акт II. Анатомия казни: как работает конвейер по уничтожению репутаций
Процесс редко бывает стихийным. Он отлажен, как работа механических часов.
Выстрел (The Call-Out). Всё начинается с публичного обвинения. Всё чаще — анонимного поста в аккаунте-«поджигателе», треде в Twitter или видео в ВК. Формат: срыв покровов. «Вот этот уважаемый человек [N] на самом деле [совершил ужасное X лет назад]». Важен не тонкий юридический анализ, а нарратив. История должна быть увлекательной, вызывающей праведный гнев. Факты? Они приложатся. Или нет.
Ускорение (Amplification). Эстафету подхватывает толпа. Репосты, ретвиты, комментарии «как так?!». Алгоритмы соцсетей, жадно пожирающие скандальный контент, разносят искру по сухой степи. Формируется хор. Он не рассуждает, он поёт один мотив: «Отменить!». Критическая масса достигается, когда к процессу подключаются медиа, для которых скандал — это хлеб. Заголовки «Жертвы обвиняют…» появляются ещё до того, как хоть кто-то успеет проверить обвинения.
Казнь (The Consequences). Здесь в игру вступает система. Работодатель, бренд, издательская группа. Они не разбираются в тонкостях дела. Они видят шум. А шум — это угроза репутации и деньгам. Включается древний как мир инстинкт: отрезать заражённую конечность, чтобы спасти организм. Человека увольняют, разрывают с ним контракты, стирают из проектов. Это не «наказание по закону». Это превентивная казнь по законам рынка.
Главная черта цифровой гильотины — непропорциональность. За неосторожный твит десятилетней давности — пожизненное лишение профессии. Нет шкалы преступления и наказания. Есть бинарный код: 0 (виновен, уничтожить) или 1 (ещё не поймали).
Акт III. Трагедия и фарс: кто эти люди у эшафота?
Жертвы. Не все они невинные ангелы. Среди них есть и те, кто реально совершал мерзкие поступки. Но суть в другом: их судят не по закону, а по понятиям толпы. У них нет права на защиту, на реабилитацию, на искупление. Интернет прощает только тех, кого забывает. А он забывает всё хуже. Цифровой след — это татуировка на лбу. Навсегда.
Палачи. Мотивы толпы, требующей казни, сложны и противоречивы. Здесь и искреннее стремление к справедливости, и эмоциональный вампиризм — скучающие люди, для которых скандал является самым ярким событием недели. И конечно, самоутверждение. Разделяя коллективный гнев, человек чувствует себя частью чего-то большого, правильного, морального. Он — хороший, потому что борется с плохим. Это наркотик.
Зрители. Мы с вами. Те, кто лихорадочно листает ленту, вполуха слушая очередной скандал. Мы испытываем странную смесь отвращения и любопытства. Мы — статисты на этом спектакле. Наше молчаливое одобрение или неодобрение — тоже часть системы.
Акт IV. Без вины виноватые: обратная сторона праведного гнева
Канселинг редко бьёт точно в цель. Его любимое оружие — гражданская казнь по сходству.
Охота на ведьм 2.0. В 2020 году толпа в Twitter, разгневанная историей о жестоком обращении с животными, обрушилась на ветеринарную клинику, которую посчитала виновной. Были уволены невинные люди, клинику пришлось закрыться. Позже выяснилось, что клиника была не при чём. Но было поздно. Карьеры и репутации были уже уничтожены. Никаких извинений от «справедливого» хора, разумеется, не последовало. Он уже нёсся к новой цели.
Эффект охладителя (The Chilling Effect). Главный, тихий и самый печальный итог канселинга. Его жертва — свобода высказывания. Художники, писатели, учёные, да просто люди с нестандартным мнением начинают бояться. Зачем рисковать, высказывать спорную идею, исследовать сложную тему, если за это можно поплатиться всем? Общественная дискуссия мельчает, превращается в набор безопасных, отполированных до блеска клише. Культура замирает в страхе.
Эпилог. Что же мы натворили?
Канселинг-культура — это симптом. Симптом гигантской социальной фрустрации.
Люди чувствуют себя бессильными перед лицом настоящей, большой несправедливости: экономического неравенства, коррумпированных систем, экологических катастроф. Ударить по этому монстру сложно. А вот найти виноватого в своём микрорайоне — проще простого.
Это попытка вернуть себе контроль и ощущение справедливости в мире, который кажется несправедливым и хаотичным. Мы не можем посадить в тюрьму олигарха или коррумпированного чиновника. Но мы можем всеми силами обрушиться на блогера, который сказал не то слово десять лет назад.
В этом есть ирония и бесконечно грустная правда. Мы, желая справедливости, воспроизводим самые уродливые механизмы старого мира: внесудебные расправы, доносительство, отрицание права на ошибку и исправление.
Мы построили самую эффективную в истории машину публичного унижения. И мы понятия не имеем, как ею управлять. Мы только учимся. Ценой чужих судеб, репутаций и жизней.
Цифровая гильотина не выбирает. Она просто падает. И однажды её лезвие может оказаться над шеей любого из нас. И тогда мы, наконец, поймём, каково это — быть по ту сторону экрана.
Вам могут быть интересны похожие материалы
Вопросы и комментарии 0